Доклад на ежегодной межрегиональной краеведческой конференции 25 апреля 2014 года, г.Владимир
Сбитнева Инна Станиславовна, учитель, краевед.
Тема для доклада (краеведческая конференция, 25 апреля 2014 года).
«Продразверстка в 1916 и в 1918 году (Владимирский край). Иллюзия всемогущества государства.»
Темой моего сообщения будет сравнение двух продразверсток - двух попыток изъятия «хлебных излишков» у крестьянского населения (на местном материале). Это сравнение, на мой взгляд, заслуживает внимания - поскольку о первой, неудачной попытке продразверстки только в последние годы стали упоминать профессиональные историки. Вторая же попытка (введенная большевиками хлебная монополия, позже продразверстка) — также, как теперь стало известно, не увенчалась особым успехом. В своем разборе событий я использую исторические сведения из различных источников, и местный материал — статьи из газеты «Старый Владимирец» за осень 1917 года, и протокол Суздальского Съезда советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов за 1920 год. Но прежде здесь следует вкратце рассказать пред -историю событий...
Как известно, 1 августа 1914 года Германия объявила войну России; этому предшествовала объявленная Россией 30 июля всеобщая мобилизация [i]. В тот момент население России составляло 166 млн. человек; из них в течение всей войны было мобилизовано 19 млн., а только в 1914 году — 8 млн[ii]. Вопреки тогдашним заявлениям царского правительства, сельское население (75 %[iii]) восприняли объявление войны без всякого энтузиазма, - скорее, наоборот. Крестьяне не понимали причин войны — и не понимали, почему они должны оставить дом и хозяйство, и рисковать своей жизнью ради чуждых им целей.
«Даже после объявления войны прибывшие из... России пополнения не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой- то там эрц- герец- перец (австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд) с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие эта сербы — не знал почти никто, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно. Получалось, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя.[iv]» (Генерал А.А. Брусилов)
Поведение мобилизованных было соответствующим — тем более, что кроме призыва на фронт мужчин, частично конфисковали и лошадей для гужевых перевозок (платежи за них были отсрочены[v].) Все это «...не спровоцировало отказ идти на службу, но по дороге на нее будущие солдаты грабили помещичьи усадьбы, пункты торговли, особенно с алкогольными напитками. Положение усугублялось нехваткой продовольствия и казарм для мобилизованных. Подобное положение вызывало репрессии власти... около половины областей России было охвачено мятежами. Подобная жакерия... должна были бы встревожить власть, однако, встав под знамена, крестьяне вновь обретали привычный для них вид покорности и повиновения.[vi]»
Через год, в августе 1915, Россия потерпела сокрушительное поражение на западном фронте. Согласно докладной записке Думы государю, русская армия потеряла свыше 4 млн убитыми, ранеными и пленными, и свыше 1,2 млн попало в плен.[vii] Немцы и их австро- венгерские союзники вернули Галицию, избавили от нападения Восточную Пруссию, завоевали русскую (в последние полтора века) Польшу и Литву. Фронт внезапно отодвинулся в пределы России; бои шли по линии Рига — Двинск. Уже назначена была эвакуация Киева; обсуждали, пора ли вывозить святыни из Псково-Печерской лавры[viii]... Но, кроме морального ущерба — была и материальная сторона вопроса.
Искренний монархист С. Ольденбург полагал, что трудности, возникшие в 1915-16 году в тылу, были незначительны. «Когда фронт застыл, когда миллионы беженцев были так или иначе размещены в тылу, а движение на железных дорогах вошло, более или менее, в норму — в стране вдруг наступило успокоение... рост цен был сравнительно умеренный — против довоенного уровня хлеб к концу 1915 года подорожал на 40 %, масло на 45%, мясо на 25 %... обилие денег в стране, повышение заработной платы делало этот рост не особенно чувствительным для широких масс... в столицах временами ощущался недостаток сахара и мяса.[ix]» Возможно, тогда так и было; но инфляция продолжалась и в 1916 году. К ней прибавились другие проблемы:
«Милитаризованное более чем на 70% хозяйство испытывало острый ресурсный голод... транспортная система России оказалась не в состоянии выдерживать военные перегрузки... 1916 год был голодным для центра России, в то время как на Дону, Урале и в Сибири скопились значительные запасы продовольствия. Донбасс был завален не вывезенным углем, а столицы мерзли из-за недостатка топлива... Перебои в снабжении городов, прежде всего Москвы и Петрограда, продовольствием, обозначились уже в 1915 году[x]»
«В июле- августе 1916 года оптовые цены на важнейшие продукты возросли: хлеб подорожал на 91 %, сахар — на 48%, мясо — на 138%, масло — на 145%, соль- на 256%. Розничные цены повысились еще больше[xi].»
Перебои с продовольствием коснулись и воюющей армии:
«К концу 1916 года положение в русской армии значительно ухудшилось более чем наполовину снизилась отгрузка продовольствия[xii]. Недостаток боеприпасов и плохое питание солдаты воспринимали как предательство власти, бросившей их на произвол судьбы.[xiii]»
Плохое снабжение армии плюс перебои с продовольствием в столицах принудили российские власти ввести в конце 1916 года принудительную разверстку хлебных поставок[xiv] (курсив мой). Первые продотряды (то есть, отряды вооруженных людей, отбирающих у крестьян излишки продовольствия по строго фиксированным ценам) — появилось в русской деревне уже в конце царствования Николая II. Но результат их действий был мизерным:
«Введенная в конце 1916 принудительная разверстка... к февралю 1917 дала весьма незначительные результаты. Привоз продовольствия в Петроград и в Москву в январе — феврале составил лишь 25 % от запланированного.[xv]»
Все это вызывало у дальновидных наблюдателей крайнее беспокойство. Так, в газете «Старый Владимирец» за сентябрь 1917 года опубликована статья под названием «Вопль отчаяния»:
«На пристанях Вятки, Камы, Белой и Волги... толпы уполномоченных. Все они ищут хлеба. Навигация кончается. Хлеба заготовленного нет. Крестьяне не везут (курсив мой). Продовольственные управы, связанные законом о хлебной монополии, бессильны что-либо предпринять. Призрак голода с его ужасными последствиями повис над страной...
Гражданин министр! Во имя свободы родины просим немедленно распоряжения об устранении тормозов в деле снабжения хлебом (то есть, граждане верноподданно требуют отмены хлебной монополии — прим. мое). Разрешите заготовлять хлеб самим губерниям, нуждающимся в продовольствии (то есть, использовать внутренние ресурсы губерний для товарного обмена — поскольку за деньги хлеб не везут). Помните, что каждый час дорог.[xvi]»
Отчего крестьяне не везли хлеб в города, и уклонялись от продразверстки по казенным (низким) ценам — это еще понятно. Но отчего они не пользовались рыночными ценами, и не продавали свою продукцию в два- три раза дороже, чем до войны? Потому что за время войны царские деньги перестали быть обеспеченными золотом (рубль обесценился почти вчетверо); а цены на промышленные товары, необходимые в деревне, выросли не вдвое- втрое, а вчетверо и больше. « За пуд железа давали раньше 1,5 пуда пшеницы, а теперь 6; за пуд пшеницы можно было 10 аршин ситца, а теперь два аршина... цены на железные изделия, например гвозди, выросли в 8 раз.[xvii]»
Здесь стоит наглядно представить себе ситуацию в тогдашней деревне (1916- 1917 год). И в этом нам поможет статья (скорее, небольшая заметка) в газета «Старый Владимирец», за 27 августа 1917 года. Написана она сельской учительницей В. Богдановой, давно уже живущей в деревне:
«Тяжело, больно и горько читать о том, что делается у нас в России. Борьба за власть, распря, вражда, непонимание, озлобленная борьба из- за узкой партийной программы, партийные лозунги, крики — в то время, когда Родина истекает кровью, когда верные защитники Отечества переносят крестные муки, и отдают жизни... в то время, когда трудовое крестьянство с четырех утра и до позднего вечера проливает трудовой пот, прилагает все силы, задыхаясь от усталости, добывает хлеб для родины... Некоторые слабые женщины падают от изнеможения на своей трудовой полосе, встают и снова работают — работают за троих, - ведь некому помочь, и нет работников, негде их взять (курсив мой).[xviii]»
В переводе на сухой язык фактов, ситуация выглядит так:
«Армия в основном пополнялась за счет деревни, и к 1917 году война забрала около половины трудоспособных мужчин и четверть лошадей. Сбор хлеба в 1916 году сократился на 20% процентов, и деревня не горела желанием с ним расстаться.[xix]» Что вполне понятно — если хлеб достается таким трудом (механизации-то не было почти никакой) - то надо хотя бы постараться продать его за реальную цену, или обменять на нужные товары.
К чему же дальше призывает сельская учительница Богданова, и как она оценивает ситуацию во Владимире (да и в других городах России)?
«В городе тоже есть люди умственного и физического труда, выше головы заваленные работой. Но больше там людей — бездельничающих, веселящихся, без умолку и без толку болтающих и болтающихся по улицам, кинематографам, театрам, митингам, по тайным собраниям... «Мы социалистки, мы спешим на наше партийное собрание», «мы социалисты, мы спешим на митинг». Еще вчера они бегали парочками по бульварам и болтали о пустяках, сегодня они спасают родину на митингах. Отчего они не идут в деревню пахать, косить, жать, убирать сено и хлеба для родины?[xx]»
Этот призыв, в перспективе, оказался не столь уж наивным... Конечно, в 1917 году никто из горожан не отправился на помощь селянам (участие в революции было делом куда более увлекательным). Но уже в 1918 году рабочие Петрограда, два года страдающие от недостатка хлеба, стали искать возможности — пока еще полюбовно - договориться с деревней.
«Зачастую первые отряды (продотряды — прим. мое) действовали по поручению предприятий и организаций, заготавливали продовольствие путем закупок, товарообмена, или получали хлеб в виде компенсации за помощь крестьянам в ремонте сельскохозяйственного инвентаря, участия в обмолоте зерна (курсив мой).[xxi]» Но эти попытки были пресечены в корне - созданием военных продотрядов (поскольку реальный союз рабочих и крестьян никак не входил в планы нового коммунистического правительства).
